Рубрика: Донецк

«Слушай меня, дочка, — сказал ей тогда пожилой сотрудник военкомата, — успеешь ты навоеваться и насмотреться на грязь и кровь. Пойдешь писарем в полк связи. Может, живой вернешься».

Так Лиза Чернышева, которую в Донецке потом узнают как учительницу Елизавету Михайловну Завальную, отправилась на фронт воевать в составе 66-го отдельного Бобруйского Краснознаменного ордена Александра Невского полка.

«Твердо решили — идем на фронт!»

Перед самым началом войны с первой зарплаты купила себе молоденькая учительница туфли на высоком каблуке. Поставила на тумбочку у кровати, полюбовалась, а поносить так и не успела. В апреле 45-го Лиза Чернышева решила идти добровольцем на фронт, а новые туфли… взяла с собой! Так в вещмешке они и лежали рядом с парой теплых вязаных носков да томиком Маяковского!

Глубокий патриотизм поколения, воспитанного на героических символах недавнего революционного прошлого, но имевшего в большинстве своем книжно-романтические представления о войне, отличал тех 20-летних девочек, которые осаждали военкоматы с требованием немедленно отправить их на фронт. Вот что записала в те дни в своем дневнике Елизавета Чернышева:

«В этот день в военкомате было особенно шумно и многолюдно. И, главное, здесь было очень много девушек. Пришли они со всех концов города — из институтов, учреждений, с заводов. Девушки были разные — задорные, шумные и спокойные, сдержанные; коротко стриженные и с длинными толстыми косами. Они по очереди заходили в комнату, где за столом сидел человек в защитной гимнастерке.

• • Твердо решили идти на фронт?

  • Да

  • А вас не смущает, что трудно будет?

  • Нет!

Они были готовы к подвигу, но не были готовы к армии, и то, с чем им пришлось столкнуться на войне, оказалось для них неожиданностью. Гражданскому человеку всегда трудно перестроится на военный лад, женщине — особенно. Армейская дисциплина,солдатская форма на много размеров больше, тяжелые физические нагрузки — все это явилось нелегким испытанием. Потом, спустя годы, те, кто выжил, признаются: «Когда посмотришь на войну нашими, бабьими глазами, так она страшнее страшного».

«Были версты обгорелые в пыли»

Сохранилась красноармейская книжка старшего сержанта Елизаветы Михайловны Чернышевой, которая проходила службу в 66-м отдельном Бобруйском Краснознаменном ордена Александра Невского полку связи. Некоторые строчки вызывают удивление, некоторые — улыбку…

Из записей: писарю Чернышевой сразу при поступлении на службу были выданы юбка шерстяная, гимнастерка, наволочка тюфячная, одеяло и котелок. Вот с этим нехитрым снаряжением и попала наша героиня прямо в самую горячую точку — в Сталинград.

«Какая у писаря работа? Легкая и веселая, — писала домой родным Лиза.

• Сижу в спокойном месте, в тепле, так что за меня не переживайте».

Конечно, ни одно из этих слов не было правдой, просто девушке не хотелось волновать своих. Ночью она спала, как убитая, даже несмотря на то, что ныли натруженные руки и ноги — все бойцы рыли окопы, укрепляя свои позиции, и готовились к обороне.

В июле гитлеровцы начали активное наступление, связисты трудились не покладая рук. Лиза выполняла обычную работу писаря: оформляла приказы и донесения, а потом сама доставляла для передачи по рации. Иногда было очень страшно бежать, когда вокруг рвутся мины и свистят пули. Елизавета боялась, иногда поначалу плакала, но службу свою выполняла, получив за это заслуженную медаль «За оборону Сталинграда».

Перед сном девчонки болтали о разном, вспоминая мирную жизнь. Лизавета читала вслух любимого Маяковского, а иногда доставала из вещмешка самое дорогое — неношеные туфельки. Подруги восхищенно рассматривали их как совершенно волшебную вещь из сказки про Золушку. Здесь, на войне, девчонки по-прежнему оставались девчонками: каждая ждала чуда и верила в сказку. А еще все они верили в Победу. И приближали ее, желанную, изо всех сил.

«Пол-Европы прошагали, полземли…»

66-й полк связи, в котором служила Чернышева, прошагал до самого Берлина. В январе-марте 1945 года он участвовал в Сандомирско-Силезской, Нижне-Силезской и Верхне-Силезской наступательных операциях. За умелое выполнение заданий командования и проявленные личным составом мужество и отвагу награжден орденом Красной Звезды и преобразован в отдельный гвардейский полк связи. Награжден орденами Александра Невского, Богдана Хмельницкого 2-й степени и удостоен почетного наименования Берлинского. Лиза Чернышева к концу войны служила в обозно-вещевом снабжении, то есть выдавала бойцам обмундирование, стараясь, чтобы связисты были одеты-обуты и имели все необходимое. Иногда обоз с обмундированием мог отстать в дороге, затеряться в пути, но благодаря пробивному характеру сержанта (а затем — старшины) Чернышевой ящики с обмундированием и другой амуницией всегда приходили в полк.

Из представления к награде: «Во время работы товарищ Чернышева наладила образцовый учет вещевого имущества в полку и подразделениях. Систематически организовывая контроль по проверке качественного состояния имущественного снаряжения, находящегося в подразделениях и в носке на бойцах, тов. Чернышева своевременно обеспечивает замену и ремонт негодного обмундирования и снаряжения. Направление групп и команды на выполнение боевых заданий по оборудованию узлов связи всегда полностью снабжается положенным обмундированием.

За образцовое выполнение своих обязанностей и проявленную заботу в вопросах обеспечения личного состава, способствующую своевременному выполнению боевых заданий, тов. Чернышева достойна правительственной награды — медали «За боевые заслуги». За время войны Елизавета Михайловна получила 11 благодарностей Верховного Главнокомандующего.

«Этот праздник со слезами на глазах»

Победу она встретила в Германии. Еще не объявляли о капитуляции, но в воздухе уже витало: скоро, скоро, скоро! Девчонки ждали долгожданного возвращения домой, а вокруг все цвело буйным весенним цветом.

«Трава и цветы тут красивые, но пахнут не так, не по-нашему, — писала домой Елизавета. — Дома все душистое , свое, родное…»

Вечером 8 мая весть о капитуляции Германии облетела весь полк. Победа, долгожданная Победа! Девчонки нарядные, красивые, веселые смеялись и плакали одновременно. Все пели и плясали, в том числе Лизавета, которая, надев новые туфли, отплясывала в кругу однополчан. После того, как прошли минуты радости, девушка поняла, что от такой обуви она отвыкла, и ноги «просят» отдыха и «требуют» обратно армейские сапоги. Да, к туфелькам и гражданским платьям еще придется привыкать!…

Она привыкнет. Будет носить их гордо и с достоинством человека, который заслужил право на хорошую мирную жизнь.

С 1955 года и до пенсии Елизавета Михайловна работала в городе Донецке Ростовской области; лектором в Горкоме партии, учителем русского языка и литературы в школе №2, директором Дома пионеров, затем директором средней школы №2.

Она останется неизменно требовательной и к себе, и к подчиненным, и к коллегам. Такой ее запомнили в городе: строгую женщину с походкой королевы, которая умела ходить и на каблуках, и в солдатских сапогах.

Лилия Шептухова

Газета «Донецкий рабочий»

Антонина Викторовна Вериго родилась в Белоруссии, в деревне Заборье Витебской области, в семье лесника. Отец просто патологически был влюблен в здешние леса. Мать «везла» на себе хозяйство. Тоню и еще двоих сыновей родители воспитывали в любви к труду, к своему краю.

Десятилетнюю Тоню мать посылала всегда на молокозавод отнести бидон молока. А это километра три от села. Так было в то утро. Она разбудила дочь и привычно кивнула на бидон: иди, мол… По дороге Тоню догнал молочник, что вез молоко в бидонах, и предложил ей сесть в телегу.

• • Тоня, война началась…

Детская непосредственность удивила молочника: выросшая на рассказах о Чапаеве, на его подвигах, девочка неожиданно… обрадовалась! Она представила бойцов, несущихся на конях и размахивающих шашками. «Ураааааа!» — проносилось в ее голове: Тоне грезилась скорая победа: день-два- и войне конец!

Только когда она вернулась в деревню, поняла, как ошибалась. Яркой картиной врезались в память маленькой Тони события того дня: всюду были соседи с понурыми , заплаканными лицами, грузовик с военными, знакомый тракторист, который стоял посреди двора и держал в руках младшенькую, двухмесячную малышку, а в его ноги вцепились — мал мала меньше — еще трое и плачущая жена… Грузовик скрылся из виду. Все плакали. Расплакалась и она…

Этот день Тоня запомнила на всю жизнь. Что-то перевернулось в ее душе, в ее представлении о мирной жизни…

Началась бомбежка летели снаряды, обстреливался военный городок Боровуха и полоцкий аэродром. На следующий день в деревню вошли наши солдаты при полном военном обмундировании: они были в касках, в обмотках вместо сапог, со скрученными шинелями через плечо. Лошади тянули пулеметы. А через несколько дней их и еще других наших военных уже вели как пленных немецкие конвоиры…

— Мы бегали смотреть, нет ли среди них наших знакомых, — вспоминает Антонина Викторовна. — Мама сварит картошки, даст хлеба и немного сала и посылает нас, детвору, их покормить. Нас к пленным не пускали. Но мы станем на возвышенности от шоссе и бросаем солдатам еду. Видели бы вы, как они кидались на хлеб! Голодные, босые, в разорванной одежде, с окровавленными ногами! Конвоиры гнали их плеткой. Один раненый не мог подняться, тогда его просто хладнокровно пристрелили… Колонна пленных скрылась из виду… Убитого, конечно, бросили. А вечером взрослые его похоронили…

Антонина Викторовна рассказывала и как будто вновь переживала те страшные события.

— Помню, как ворвались в наше село немцы на мотоциклах. Вот уж точно передают реалии войны в нашем сегодняшнем кино! Они с криками ловили кур, выгребали из курятников яйца, забирали молоко. Облюбовали самый лучший дом, выгнали хозяев, зарезали корову. Потом подошли к колодцу и пригнали всех нас, детей. Немец набрал из колодца воды и стал подносить нам, чтобы мы выпили. Таким образом он проверял, не отравлена ли вода в колодце. А один мальчик воспротивился, не стал пить, так они его ударили…

Допоздна неслась игра на губной гармошке, а наутро они уехали в Полоцк со словами: «Через две недели мы будем в Москве». Немцы определились здесь надолго: делили территории на волости, из местных, не довольных советской властью, назначали бургомистров, организовывали полицейские гарнизоны.

— Но и наши не сидели сложа руки. Чем мы могли помочь своим? Тут и пригодились моему отцу знания местности. В то время стали организовываться партизанские отряды, и отец был в первых рядах.

В то время маленькой Тоне было всего десять. Казалось бы, еще совсем несмышленыш. Но военное время очень подтягивало всех, делало не по годам серьезными. Дети взрослели в одночасье. Много тому примеров, когда именно в таком возрасте ребята становились героями. Каждый вносил свою толику в победу. Такой была и Тоня.

— Отец поручал мне и моему старшему брату очень важное дело. Мы передавали стрелочнику на железной дороге (и не только ему) записки, те передавали другим. Иначе связаться с партизанами возможности не было. При этом отец строго-настрого наказывал никому не говорить об этом, даже маме. Оказалось, что и брат не знал о моей деятельности, как не знала и я о его. Все было в секрете.

Антонина Викторовна говорила с неприкрытой гордостью. Тогда, может быть, она и не понимала всей значимости того, что делала. Но сегодня, спустя много лет, нельзя не оценить ее подвиг. Ходила по болотным тропам, через заснеженные поля. Однажды она встретила на своем пути волка. Девочка замерла от страха, тело затряслось, покрылось потом, она почувствовала, как волосы зашевелились под платком. Человек и животное стояли и смотрели друг на друга. Дело было осенью и из рассказов отца Тоня знала, что в это время года волки сыты и вряд ли нападут на человека. Но разве она думала об этом? Машинально, трясущимися руками достала из кармана спички и стала зажигать одну за другой. После четвертой спички волк отступил. Помялся, потоптался, повернулся и ушел в лес. И Тоня не вернулась домой домой после такого, а пошла дальше! Ведь ей надо было отнести записку!

Юная партизанка Тоня расклеивала листовки, следила за передвижением врага, собирала сведения о его расположении и передавала их через связного в отряд, тайно узнавала о списках, кого будут расстреливать, и о налетах на деревни…

— Помню, моей задачей было увидеть и предупредить своих о тех, кто возглавлял полицейский патруль, когда он передвигался через нашу деревню к Западной Двине. А им был в то время беглый русский офицер. Профессионал в своем деле, он мог вычислить планы партизан, потому его и опасались. Так вот если он показывался мне на глаза, я сообщала отцу, тот брал косу или грабли, будто шел в поле, а сам — прямиком к связному.

Уже в 1943 году Тоню внесли в списки партизан, и она официально числилась до июля 44-го, до тех пор, пока партизаны не слились с частями Советской Армии и пошли на Берлин.

Антонина Викторовна с горечью вспоминала, и это происходило на ее глазах, как выгоняли всех — детей, женщин и стариков — копать рвы. Как расправлялись с еврейскими семьями: отбирали у них золото, а потом их же и заставляли копать себе могилу. Жителей также сгоняли смотреть на то, как издевались на грудничками и стреляли в них, а женщины в истерике рвали на себе волосы… Как отправляли молодежь в Германию на работу — в рабство. И не все вернулись после войны на родину: одни не выдержали испытаний, а те , кто вернулся, преследовались властями, отношение к ним было, как к предателям… Она помнит, очень помнит, как немцы расстреляли в ее селе всех коммунистов, врача, учителей, звеньевую, председателя колхоза и весь актив…

— Это страшная трагедия! — добавила она. — Я ходила с отцом на базарную площадь и видела казненных партизан. Тела болтались на виселицах, а на груди — дощечка с надписью «партизан»…

— Жили очень бедно. Еды нормальной не видели, — продолжала Антонина Викторовна. — Не было сахара, так мы сушили свеклу, а потом пили чай с ней. Не было и соли, потому грибы тоже сушили. Благо, много росло клюквы, брусники. Мы варили их с яблоками, а зимой ложками ели с картошкой… Весной, когда таял снег, мы собирали на огородах картошку, совсем гнилую. Мама толкла ее, добавляла траву и жарила оладьи. Мы называли их «тошнотиками». После двух-трех съеденных оладьев начинало тошнить… Побеги на соснах старались не пропустить, траву лебеду тоже употребляли в пищу. Выживали… Ужас голода не забыть!

В ее говоре проскальзывал белорусский акцент, хотя прожила Антонина Викторовна в Донецке уже без малого 60 лет. До войны окончила всего 2 класса, а после уже 14 лет, пошла лишь в 3 класс. Ее наставниками были связные — учитель русского языка из Ленинграда и железнодорожный стрелочник — учитель математики. Еще в годы войны она часто оставалась с соседскими детьми, когда их матери уходили на несколько дней, чтобы обменять свои вещи на продукты.

Дети любили меня. Их любовь и доверие матерей и дали мне путевку в жизнь: я избрала профессию учителя.

В далеком 1956 году ее муж уехал по комсомольской путевке в Донецк работать на шахту «Гундоровская», а спустя год и жену забрал. Антонина Викторовна вначале работала библиотекарем, а затем учителем начальных классов в школе № 2. Тридцать пять лет отдала школе №20. Вот она — преданность своему призванию.

Здесь родились дети — сын и дочь (сын пошел по стопам деда: окончил Иркутский институт, стал охотоведом; дочь — музыкант), шестеро внуков и четверо правнуков. Всю свою жизнь эта милая женщина старалась воспитывать у своих учеников любовь к родному краю, чувство патриотизма, а также огромную роль отводила воспитанию любви к природе.

Татьяна Гринченко. Газета «Новость»