Рубрика: Ростовская область

ПРАСКОВЬЯ

Ни одна газета в доме у Прасковьи Ивановны Бабенко, топилинского старожила, не используется в хозяйственных целях. Сначала прочитывает всю от корки до корки, делает вырезки, а то и целиком аккуратно складывает в стопку. За этим ее любимым занятием мы и застали Прасковью Ивановну.

— До чего люблю местную газетку! — улыбается она. — Особенно, если есть рецепты, «Ваши вопросы — наши ответы». Обязательно делаю вырезки. Как помру, кому-нибудь сгодятся. Вот вы писали про частушечников. А я столько знаю напевок, что за день все не переберешь.

Ох, и пили в дни застоя!

Пили сидя, пили стоя,

А теперь другой режим —

Мы напьемся и лежим.

— А эту можно? Или нельзя?..

Нонче к нам, как никогда.

Зачастили господа.

Кто по делу, а кто так —

Посмотреть на кавардак.

Родом Прасковья Ивановна из Миллеровского района, хутора Чигринки. Жили большой семьей, ничем особенным не выделялись. Как все хуторские, знали работу с детских лет, а иначе и нельзя было. Хлеб добывался большим потом. Войну Прасковья Ивановна и ее родные видели своими глазами. Полгода «под немцем» горе мыкали. Она в ту пору была уже девицей, а значит самостоятельной и вполне трудоспособной. К том же ещё бедовой да, как подмечает сама, дурковатой на работу. Наравне с мужиками управлялась с трактором.

— Это нынче трактор что лайнер: с кабиной, теплом и вентиляцией. А мы тогда? Сидишь на нем, как сорока на суку, ветром сдувает. Но и те жалко было, от немца прятали. Помню, добралась война до Ростова, бомбят уже город. Стали мы из колхоза эвакуировать живность, технику. Скотину отогнали чуть не под самый Сталинград, а трактора — в Кашарский район, в Поповку. Через время вернулись, оставили машины в лесочке, редкодубом его звали. Ночью всей бригадой явились в хутор, а там уже Немцы. Не скажу, что дюже бедокурили. Людей не трогали, а живность, ту отбирали. У нас тогда бычка увели, гусей, уток забрали. И надо же было доумиться моим сестре и брату искать справедливости у злодеев. Задумали Маша с Ваней, досужие были мальцы, вернуть бычка и птицу. Пришли к немцам, а те как стали палить в воздух, как нагнали страху на ребятишек, те что есть духу домой примчались.

Война громыхала вокруг, а колхозники трудились пуще прежнего. Самим надо было продержаться и фронт .поддержать. Мужики все до единого встали под ружье, хозяйство осталось на бабьих и детских плечах. И откуда только силы брали они, русские женщины? Чуть не у каждой дети мал мала меньше, многие успели овдоветь, но все вместе стояли черным силам назло.

— Голые, босые, голодные, — вспоминает Прасковья Ивановна, — лиха у всех через край, а было место и шуткам, и песням. Наверное, гуртом беду одолеть легче, чем в одиночку.

Бывало, едем на быках в бригаду. Затянем песню, выскажем в ней всю боль и горечь, наплачемся.

Партизан письмо диктует:

«Здравствуй, милая жена.

Жив, я ранен не опасно.

Скоро дома буду я.

А другой письмо диктует:

«Здравствуй, милая моя.

Жив, но ранен я смертельно,

не дождешься ты меня «.

После войны люди начинали новую жизнь. Захотела перемен и Прасковья. Тогда, в пятидесятые годы, мелиораторы затеяли большое дело со строительством оросительных каналов, на Дону рождались целые поселки, организовывались совхозы. Это сейчас Топилин обличьем своим превосходит соседние хутора, а тогда:

— Бурьян кругом, загати обрамляли дворы вместо заборов и изгороди, — сравнивает Прасковья Ивановна. — Мы с сыном и моими родителями сладили шалаш. Камыш с собою привезли. Потом построили хибарку саманную, хозяйство развели. Зажили, ухватились за силу. Пока братушка из армии пришел, я уже в своей хате жила.

И тут Прасковья ленивицей не слыла. Охочая до работы, она и трактор оседлает, если надо, и в поле выйдет. Понадобились рабочие руки в птицеводстве — пошла не раздумывая, и скоро гремела за успехи в отрасли на весь район.

— Прочитают в газете про меня и скажут: глянь, живая еще Бабенчиха, — смеется Прасковья Ивановна.

Что правда, то правда, знали ее в районе, отмечали успехи грамотами и подарками. Когда здоровье подкачало, работала цветоводом в совхозе. И если бы не инвалидность, по причине которой пришлось уйти на отдых, сносу бы не было работящей и крепкой Прасковье. Но жизнь диктует свои, порою суровые, условия и подчиняться им, хочешь-не хочешь, приходится.

В Бога Прасковья Ивановна не то чтобы не верит, скорее в обиде на Спасителя: «Единственного дитя, и того забрал от меня. Разве это по-божески?» Судьбами они очень похожи с сестрой Марией. У обеих война отняла молодость, обе остались без мужей, обе лишились самого дорогого — сыновей. Единственных. Прасковьин умер в армии, получив смертельную дозу облучения. В таком же примерно возрасте похоронила своего сынка и Мария: утонул парень в Донце. Не думали не гадали сестры, что воссоединят свое одиночество и станут жить вместе. Мария не любит рассказывать о себе. А ведь хлебнула лиха не меньше других. И окопы рыла, и вагоны углей грузила, аэродром строила, в обозах на быках грузы сопровождала.

Теперь вот коротают жизнь вдвоем в хатенке Прасковьи Ивановны. Тепло, чисто, спокойно, на хлеб хватает. Было бы несправедливо сказать, что живут сестры замкнуто и одиноко. С семьей брата Ивана Ивановича Бабенко их связывают самые добрые и теплые отношения. Дети, внуки навещают, помогают. Словом, не в обиде на них женщины. Соседи проведают обязательно: живы ли, здоровы, в чем нужда. А еще есть у Прасковьи Ивановны дети и внуки названые.

— Своих-то не было внучат, — говорит она, — я чужих нянчила. Троих деток Людмилы Андреевны и Александра Петровича Герасимовых высмотрела. Теперь они уже большенькие: Света и Сережа работают, а Санечка — студент. Маленького так особенно жалела. Ласковый такой мальчонка, прямо от Бога дите. Да и вообще они хорошие люди. Заходят с помощью, просто проведать. Мы им всегда рады.

Да и люди заходят сюда не без радости. Теплый, светлый и приветливый у вас дом, Прасковья Ивановна и Мария Ивановна, согретый теплом ваших сердец.

На старенькой, несколько пожелтевшей от времени фотографии ​ подруги​соседки Катя Чунихина и Надя Стоколясова. Снимок сделан

в марте 1940 года, незадолго до окончания ими школы. Впереди у девчат ​ целая жизнь… Все разрушила война. Опустошающим вихрем ворвалась она в судьбы юных хуторянок, принесла боль, страдания, тяжелейшие испытания. Великая Отечественная лишила Екатерину семнадцати родственников, но не смогла отнять беззаветную любовь.

ХОЗЯЙКА СУХОВСКИХ ПОЛЕЙ

Предрассветное небо озарили первые лучи восходящего солнца. Катя проснулась и вышла на улицу. Невольно поежилась от утренней прохлады. В свежем воздухе чувствовался терпкий запах полыни, смешанный с нежными ароматами мяты и чабреца. Полюбовавшись прозрачными, блестящими на солнце бусинками росы, девушка поспешила в огород. Катерина была хорошей помощницей своей матери. Анне Парфиловне приходилось нелегко: одна растила четверых ребят. Их отец Иван Михайлович Чунихин умер, упав с лошади.

Незадолго до начала войны, в 40​м, Катя окончила семилетку в родном хуторе Сухом. Одноклассницы поехали учиться в Пролетарскую, за 60 километров от дома. У Анны Парфиловны не было средств для учебы дочери, и девушка пошла работать в колхоз, на прополку.

​ Сосед пожалел меня и взял в помощницы скирдовать люцерну, ​ вспоминает Екатерина Ивановна. ​ Мужчины кидали ее вилами с воза, а я им перебрасывала. Еще дедушка старенький с нами трудился. Хоть и не по силам ему была работа в поле, но во всем старался подсобить. Ходил, грабельками стог пристукивал, чтобы сено лучше лежало. Скирдовали мы в поте лица, когда приехал человек в военной форме. Объявил, что началась война. Мужчины, с которыми я работала, встали в ряд: “Ну, Катек! Оставайся тут, хозяйничай! А мы будем Родину защищать!”. И уехали. И никто не вернулся. Такие молоденькие были: у кого ​ одно дитя, у кого ​ двое…

Остались в поле я и дедушка тот старый… Если сено не сложить, пропадет под дождем. На следующий день запрягли мы с ним волов и доложили скирду. Одноклассницы мои побросали учебу в Пролетарской, вернулись в Суховку работать в колхозе. В мыслях я все время держала заветы хуторян​фронтовиков: трудиться и хозяйничать по совести. И как​то само собой получилось, что стала я у девчат вроде командира. Под моим руководством они и копны, и стога складывали, землю пахали и хлеб убирали. Дедушка тот нам помогал: косы точил. А мы с девчатами запрягали в плуг две пары быков, готовили поля под посев. Добивались богатых урожаев, хлеба стояли в метр высотой. Косили с соседским пацаном на лобогрейке. Это жатвенная машина такая, самая простая. Пацан погонял тройку лошадей, запряженных в косилку, а я вилами валки кидала. Потом женщины их складывали в копны. Так мы шли два километра в одну сторону и столько же обратно. Зерно возили на быках в Пролетарку, сдавали государству.

Смущаясь, труженица признается, что всегда была передовым работником. И когда пшеницу косила, и когда возы нагружала… И на другой работе сил не жалела ​ в поселке Шаблиевка Сальского района рыла противотанковые окопы двухметровой глубины. В Кумыс​лечебнице Пролетарского района добывала соль для армии.

​ Стоял август, ​ рассказывает Екатерина Ивановна, ​ жара страшная. Воды в озере почти не осталось ​ впиталась в землю. Шли мы босиком по грязи, сгребали руками соль ​ и в ведра. Тянули их к бричкам по той же протоптанной тропинке, чтобы не придавить рядом лежавший слой. Очень пить хотелось. Воду нам привозили в бочках, да разве ею напьешься? Глотнешь, такая горячая ​ кипяток! Ноги кровоточили, мучительно ныли. Соль сильно разъедала кожу, и она покрывалась ранами. Никто и внимания на это не обращал, не жаловался. Люди таскали по одному ведру соли, а я по два тягала ​ становилась на Сталинскую вахту. Мне дали премию: ценный по тем временам подарок ​ красивую шаль.

“ЧЕЛОВЕК ЖЕ БЫЛ ЖИВОЙ…”

​ Летом советские солдаты отступали от Сталинграда, ​ продолжает наша собеседница. ​ Шли через Суховку, остановились напротив нашей хаты, у колодца ​ воды напиться. Было их человек двадцать, худые, изможденные, обессиленные ​ жалко смотреть. И такие пропотевшие, что гимнастерки на спинах стали белыми от выступившей с потом соли.

Мама как раз испекла хлеб ​ ароматный, румяный, с вкусной хрустящей корочкой. Порезала две булки на кусочки, подвязала мне фартук, сложила в него ломтики, и я солдатам отнесла. Как они набросились на этот аппетитный хлебушек!

…Пришла зима. Немцев погнали от Сталинграда. Налетели вражеские самолеты. Бомбы выли и оглушительно взрывались, такой дым стоял, свистели осколки… Сколько наших солдат полегло! Фашист нещадно бомбил хутор. Сбрасывал зажигательные снаряды на склады с зерном. Бушевало и ревело пламя пожаров. Пшеница погибла в огне, а у нас сердце кровью обливалось. Так жалко было: сколько труда! Растили ее женщины, дети, немощные старики. Не знали ни сна, ни отдыха. Немец бомбардировал колхозный двор, уничтожил на базу быков. Рабочие тоже погибли…

Мы жили через переулок от колхозного двора ​ и нам досталось. Пережидали бомбежку в подвале у соседей. На закате вышли, а возле нашей хатки ​ огромная воронка. Стекла в окнах разнесло вдребезги. Мама с младшими пошли ночевать к тете, а я осталась ​ закладывала окна кизяками. Угля не было, топили колюкой, а толку​то с нее! Осколком убило нашу корову, и мама отдала ее солдатам на пропитание. Спасибо, соседи продали нам телочку, а то голодали бы.

Помню, как немцы бегали по дворам с котелками, требовали у селян яиц и молока. Заходили и к нам, но ничем не поживились. А как прошел через Суховку фронт, немцы в хуторе больше не появлялись.

Старенький мой дядя ​ папин брат ​ трудился хозяйственником на колхозном дворе. Позвал меня: “Катя, председатель поручил: езжайте с девчатами, собирайте убитых солдат”. Запрягли мы с подругами быков и отправились в степь, за два километра от хутора. Вот жутко было! Мне всего шестнадцать лет! Подойдешь к бойцу, а он лежит, бедный, мерзлый, голова запрокинута, руки в стороны… Мы вчетвером одного поднимали, двое ​ за руки, двое ​ за ноги, и несли на возилку…

​ Страшное это было дело! Не дай Господь! ​ голос собеседницы становится сиплым, дрожит, по лицу катятся слезы. Воспоминания больно ранят ее, рассказывать становится все труднее. ​ Складывали их на возилку ​ и в Суховку. Выгружали на местном аэродроме. Две медсестры осматривали тела, находили патроны, а в них ​ свернутые листки. Перед боем солдаты записывали на бумажках имена, отчества, фамилии и адреса. По этим сведениям медсестры составляли списки погибших.

​ Какая их доля! ​ снова плачет женщина. ​ Загребли трактором в курган, в общую могилу ​ ни гробов, ни почестей… Не до того было, такое лихолетье… Позднее на том месте памятник поставили. И книга у меня есть о них ​ защитниках наших дорогих.

ПОЧЕТНАЯ

КОЛХОЗНИЦА

Но и в те годы страшных потрясений, тяжелых испытаний и изнурительного труда в жизни Екатерины было место радости. Подружилась она с симпатичным хуторским пареньком Петром Туровым. Видному работящему молодому человеку приглянулась бойкая барышня, он стал оказывать ей знаки внимания и покорил ее нежное сердце. В 1943​м Екатерина проводила его на фронт. В разлуке с любимым по​прежнему неустанно трудилась в колхозе, и в 44​м ее как передовика сельского хозяйства отметили похвальной грамотой. “Вы своим самоотверженным трудом в дни Великой Отечественной войны активно участвовали в восстановлении сельского хозяйства, ​ написано в документе, ​ и в 1944​м году достигли следующих показателей: звено, в котором Вы работали, получило урожай озимой пшеницы 18 центнеров с гектара. Как истинный патриот способствовали быстрому восстановлению народного хозяйства Пролетарского района после его освобождения от немецких оккупантов”.

​ Как раз в поле трудились, когда сообщили, что война закончилась, ​ вспоминает женщина, ​ побросали мы работу, и кричали от радости, и рыдали, что столько бойцов с фронта не вернулось.

Ну а после? Началась мирная жизнь. Зимой кормили с девчатами отару овец в 2,5 тысячи голов на колхозной ферме, в семи километрах от хутора. И дневали там, и ночевали. Спали на нарах, кухарка варила нам молочную похлебку. Домой ездили раз в неделю ​ помыться. На ферме работал соседский дедушка, я помогала ему составлять отчеты. Мама научила меня считать на счетах: она была грамотной, работала на маслозаводе… На заседании правления тот дедушка порекомендовал меня на должность учетчика. Председатель дал согласие, бригадир показал поля, клетки. Так я стала учетчиком в нашем колхозе “Борцы за свободу”.

В правлении не могли нарадоваться на толковую работницу, расторопную, умелую, с хорошей смекалкой, деловой хваткой и через два года перевели в бухгалтерию. Екатерина вела документацию и ждала из армии Петра.

Он вернулся в 1950​м, настоящий герой, доблестный завоеватель Великой Победы. Мундир мужественного воина, верного защитника родной земли украшали боевые награды. Только приехал домой ​ и сразу к милой Екатерине. Трогательная любовь соединила их на всю жизнь. Молодая семья перебралась в Семикаракоры. Петр Николаевич работал в военкомате, Екатерина Ивановна ​ в рыбколхозе “Заветы Ильича”. Сначала кассиром, помощником бухгалтера. А потом, когда появились дети, бригадиром садоводов. Со старенькими бабушками, вдовами погибших на войне бойцов получала высокие урожаи винограда и арбузов. За добросовестный труд бригадира садовой бригады рыболовецкой артели “Заветы Ильича” Е.И. Турову наградили почетной грамотой. Отметили многочисленными грамотами за высокие показатели в социалистических соревнованиях. За многолетний добросовестный труд, большие заслуги в деле колхозного строительства Е.И. Туровой присвоено звание “Почетная колхозница”.

Петр Николаевич Туров работал заместителем начальника милиции Семикаракорского района, позднее ​ Усть​Донецкого и Тарасовского. Потом занял должность начальника милиции Целинского района и Екатерина Ивановна уехала с ним. Пятнадцать лет трудиласть в Целине на элеваторе мастером по учету.

​ Муж рано ушел из жизни, в 82​м, ​ с горечью рассказывает Екатерина Ивановна, ​ подорвал здоровье на фронте. После его ухода я болела. Сын настоял, чтобы вернулась в Семикаракорск, поближе к родным. Дети у нас хорошие, заботливые. Каждый выбрал профессию по душе, достиг своих целей в жизни. Старший, Андрей, окончил Константиновский техникум, многие годы работал водителем, уже на пенсии. Средний, Анатолий, получил высшее образование, полковник, служил старшим следственного отдела милиции в Ростове​на​Дону. И в пенсионном возрасте занят делом. Юрий выбрал специальность ветврача. Работал директором Донского осетрового завода в Семикаракорске. Теперь он по той же линии занимает высокий пост в области. Сыновья порадовали не только профессиональными успехами ​ подарили шестерых внуков и семерых правнуков!

Шестнадцатого июля этого года Е.И. Туровой исполнится 90 лет. Почтенный возраст не помеха ее оптимизму и жизнелюбию.

​ Цветочки развела, по мере сил ухаживаю, ​ показывает женщина красивый палисадник. ​ Не могу без дела, с детства не приучена.

Е.И. Турова, героически трудившаяся во имя Великой Победы, награждена многочисленными медалями: “За доблестный труд в ознаменование 100​летия со дня рождения В.И. Ленина”, “Наше дело правое, мы победили”, “Ветеран труда”, “За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941​1945 гг.” и юбилейными.

​ Как вспоминаю о Победе, плачу, ​ говорит женщина. ​ Какой ценой она досталась нам, долгожданная, выстраданная, добытая слезами, потом и кровью!

Харитина Ивановна гостей не ждала, но и без дела не сидела: несмотря на оставшиеся за плечами восемь десятков лет, суетилась по хате, торопко переворачивала сдобные и румяные пышки.

— Что? Из газеты? Да я негра​мотная и в жизни ничего добро​го не видала, — старушка пустилась в разговор, будто со старыми знакомыми.

— Вот живу одна в просторном флигеле, чего им, молодым, неймется, норовят отойти от стариков. А в этих до​мах кто останется? Вну​ков-то бабка встретила бы, покормила, присмот​рела. Родители ж на рабо​те. Сваха моя про внучонка надысь сказыва​ла: привезли дитя мать с отцом, а он давай ее обцеловывать да слюнявить — рад, стало быть, малец бабке.

Харитина Ивановна Шевченко — золотаревская старожилка, казач​ка. Сама из многодетной семьи, сызмальства к труду приученная, ли​хом и горем крещенная, многого от нынешней жизни не требует.

Сколько на свете прожи​ла, а кроме обид и уни​жений не испытывала ничего. Разве дети, вну​ки да правнуки — светлые пятна в ее судьбе. Двоим сыновьям родной матерью была, Пете — мачехой. Капризным рос мальчик (сын второго мужа). Ничего, кроме молока, в рот не брал — жили тогда далеко от донского хутора супруги Шевченко, в голодном астраханском краю. Кругом — чужие люди, копейки нигде не займешь, коль своей нету, вот и приходилось последнее, что за душой было, менять парниш​ке на молоко.

— Сирот жалко, но и мачех не осуждаю никогда, нелегкое это дело чужое дите поднимать.

Харитина Ивановна говорила быстро и убедительно, иной раз поглядывала в святой угол, об​ращаясь к иконе:»Прости меня, Господи, грешную. «В Бога ве​рит, хоть и не избалована судь​бой, а все ж благодаря ему, Всевышнему, жива да цела, на своих ногах в таком-то возра​сте. Заступника своего, Госпо​да Бога, в обиду не дает. Спросил как-то брат Харитину: «Ну где он, твой Бог, ты его видела?» «Недостойны мы, греш​ные, его видеть», — отбрила бо​гохульника.

И как бы в доказательство своей правоты обязательно под​крепит веру в сверхестественные силы случаем из своей жизни.

— В нашу пору врачей не было, свои хуторские бабчить ходили. Идёт такая к роженице и в окна всем заглядывает, что она там ищет — никому невдомёк, а ей ведомо, стало быть. У одной приняла малыша и наказала строго-настрого семье: закройте все колодцы, опасность в них поджидает пацана. Берегли они его пуще глаза, на замке срубы держали, так мальчонка на крышке колодезной помер. Это значит, какая тебе судьба наречена Богом, такой и надо принимать.

Рядом с иконами — фотографии род​ных, детей. «Это Володечка мой, а это Саша». Портреты обоих мужей, обоих Федоров. Один сложил голову под Сталинградом, с другим жизнь не сло​жилась. Пугал он Харитину своим не​путевым характером, все бы ему аферу какую провернуть. Бывало, скажет:»Христя, давай хлеба бричку при​везу ночью». Цыкнет на него жена: «Ты в своем уме? Вон Мякотиха уви​дит, враз донесет, в тюрьму угодишь.» Задумку свою Федор не оставил, домой нельзя, так людям продавал воро​ванное, на чем и попался.

Сама чужого не брала Харитина и на людскую совесть во всем полагалась. Справедливая была до тошноты и ра​ботящая. В отпуск сроду не ходила, ру​ководству, если что не так, не молчала, напрямик высказывала недовольство. Хитрили колхозные начальники, боль​ше нормы народу не писали трудодни. Люди бы еще работали и работали, ан нет. Да хоть бы легкой была та работа. С зари до зари в ноле на заготовке кор​ма, потом бегом на ферму. А кукурузу вручную поливали. А стога какие вер​шили, глянешь вверх — голова закру​жится. Залезут бабы на скирду, как подумаешь слезать — хоть от обеда от​казывайся. Зерно в поле хранили. Соломой обкладут ячмень или пшеничку, и зимует себе хлебушек без риска быть украденным, хоть и был у колхозников скудный стол.

— Лепешек из колюки напечешь, в кислое молоко опустишь — они почернееют, глядеть страшно, не то, чтобы есть, — вспоминает Харитина Иванов​на. — Жили, не дай. Бог, кому из вас, молодых, повторить. Ишачили добре. Вот хоть бы папаша наш, Иван Егорович Шамшев. Взялись его раскулачивать: худобу имеет — две пары быков, коней, другую живность — кулак значит. Да какой же он кулак, если сам спины не разгибал, рубаху латаную да сапоги обрезанные имел. Какой же он кулак, ежели в колхоз засобирался, ре​шил всю чисто скотину сдать, мол, без нее не бывать хозяйству. Помню, было тогда у нас два колхоза — казачий и му​жичий, так мы просили папашу в му​жичий подаваться, люди там помягче были да попонятливее. Добрый был наш папаша — и цыган, и бедных примоловал, со всеми делился. Был бы жив отец, легче было бы его семье, а то ведь все больше ба​бам да ребятишкам доставалось: по​садят Харитинины мальчишки бабушку Пелагею Тихоновну в ко​ляску и тарахтят с поклажей к само​му Салу. Там у них капуста высажена, лунок 300, а то 400. К ве​черу докладывают еле живые паца​ны:» Мамка, нонче по казану в каждую вылили». А бывало, по два. Станет тяжелеть кочан, наладят во​ровать капусту ночные разбойники, отправляются тогда ребята караулить урожаи.

— Сами боялись, кобеля с собой брали, — все до мелочей помнит Харитина Ивановна. Особенно если начнет срав​нивать нынешнюю жизнь с теми, дале​кими годами своей молодости. — Горя, слез, лишений было больше, а умел народ душу повеселить хорошей пес​ней, пляской до упаду. Выйди на зава​линку, обязательно услышишь чьи-то голоса, а нынче даже на свадьбах не поют. Хлеб в ту пору чуть не кровью давался, а разве ж цена ему была та​кой, как нынче,»совсем посказились», скажет сердито Харитина Ивановна про тех, кто смутил наше время, поста​вил все с ног на голову. На себя немного поворчит старуха, что первый раз в жизни не сажала этой весной картошку, силы не те. Жди теперь, когда готовое принесут. Это ж разве дело? Поворчит-поханд​рит и останется довольной: тепло в ха​те, уголек — не «перекати поле», горит славно, дети, внуки рядом. И не доку​чают, и не забывают. Вот пышечками к вечеру побалует всякого, кто появит​ся на пороге. Поделилась и с нами ре​цептом: » Чайную ложку соды, сахарку, уксуса капни, простоквашки кружку — хороши будут пышки».

Ну вот, Харитина Ивановна, совсем не хотела посвящать газетчиков в свою судьбу. Судьбу, достойную бла​годарности потомков. Это вы, ваше по​коление, заботливое, строгое, нежное, в хлопотах о детях создавали какую-то особенную атмосферу, позволявшую выжить несмотря ни на что. Еще и се​бя сохраняли, не позволяя опуститься и растеряться в этом мрачном, полном безнадёжности безисходности мире. Ради нашего состоявшегося будущего.

Вера Ивановна Буцулина, живущая в слободе Родионово-Несветайской, является одной из тех, кто своим каждодневным подвигом и трудом приближал Великую Победу.

Родилась она в 1923 году, в семье была первенцем. После неё один за другим родились четыре брата. Единственную девочку в семье любили и холили, потому о детстве у Веры Ивановны остались самые светлые воспоминания. Училась Вера охотно и успешно. В 1941 году состоялся первый выпуск Родионово-Несветайской средней школы. Среди 15 выпускников была и Вера. Впереди — надежды, планы, мечты.

Всё рухнуло с началом войны. Отец Иван Карпович, бывший красногвардеец, с первых дней войны ушел на фронт. Затихла слобода Родионово-Несветайская, затаилась. Все трудоспособное население было мобилизовано на рытьё окопов. Для женщин этот труд (а для невысокой хрупкой девушки особенно) — непомерно тяжелый, но обязательную ежедневную норму выполняли. Сколько же нужно было перебросить земли, если следы противотанкового рва между Родионово-Несветайским и Мясниковским районами по правому берегу реки Тузлов сохранились до наших дней!

Враг приближался. И в октябре 1941 года семья Буцулиных — мать и пятеро детей -эвакуировалась сначала в Шахты, затем в Обливский район, где зимовали. Весной — опять рытьё окопов, опять эвакуация и так добрались до Сталинграда.

В самый тяжелый период Сталинградской битвы в но​ябре 1942 года двое стар​ших, Вера и Иван, добро​вольцами ушли на фронт.

Так как Вера была грамот​ным человеком, имела сред​нее образование, то в роте назначили её писарем. Каж​дый день под диктовку ко​мандира роты она составля​ла рапорт и доставляла лич​но в штаб. В донесении со​общалось, какая площадь, высота заминированы, како​вы потери, насколько про​двинулись или отступили.

Это было трудное и суро​вое время. Ожесточенные бои шли буквально за каж​дую улицу, за каждый дом, за каждый метр родной зем​ли. Чёткой границы между противниками не было и, отправляясь в штаб с вин​товкой за плечами, Вера Буцулина ёжилась от страха на​рваться на немцев. Враг беспрерывно бомбил город, приходилось падать через несколько шагов в грязь, снег, ямы. Казалось, вот-вот бомба упадет прямо на тебя. Она видела, что на войне каждый день — это встреча со смертью. В роте было ещё две девушки-почтальона: Клавдия и Надежда. Сегод​ня Вера Ивановна с благо​дарностью вспоминает ко​мандира роты, который по-отечески относился к де​вушкам, заботился о них. Девушки жили в отдельной землянке, спали на нарах, подстелив под себя шинель и укрывшись шинелью. По тем временам это были сверхкомфортные условия. Вера Ивановна вспоминает такой случай:

— Каждому бойцу, будь то мужчина или женщина, да​вали на паёк махорку. И вот — мы закурили. Приходит командир роты, спрашивает один раз, второй: «Кто у вас был? Почему накурено?». Мы признались, что закури​ли. «Вот сниму с вас ватные брюки и отхлестаю ремнём каждую, тогда забудете про курево», — отчитал нас ко​мандир роты. «А чтобы не было соблазна, в заявке на питание вместо махорки пи​шите сахар». С тех пор ни​когда не брала в руки папи​росы.

Под Сталинградом рота стояла до мая 1943 года, разминировали местность, а затем её перебросили в Мос​кву. Там роту расформиро​вали, и попала Вера Иванов​на в 14-й отдельный инже​нерно-саперный батальон. Опять писарем. Одна — един​ственная девушка на весь батальон. Однако за все годы войны не было случая, что бы её обидели, относи​лись сослуживцы к ней по-братски и по-отечески.

В июне 1943 года их от​правили на Орлово-Курскую дугу. Если под Сталинградом она была на передовой, то под Курском — километров за десять от основной линии фронта. Разгромив немцев, наши войска пошли на за​пад, а батальон остался для разминирования террито​рии.

Затем — 3-й Белорусский фронт. Здесь в 1944 году вступила Вера Ивановна в законный брак и в 1945 году родила дочь — Ларису. Ро​жать Вера Ивановна приеха​ла домой, в слободу Родионово-Несветайскую, а муж после войны был направлен на учёбу в Москву.

Но время и расстояние притупили чувства и семья распалась. Замуж Вера Ива​новна больше не вышла, вос​питывала дочь, которая дол​гое время поддерживала от​ношения с отцом. Дочь с от​личием окончила школу, Пя​тигорский фармацевтичес​кий институт. Ныне живет в слободе Родионово-Несветайской с Верой Ивановной.

После войны возвратился в семью отец Веры Иванов​ны, а вот о брате Иване никаких известий не было. Позже стало известно, что Иван попал в разведывательно-диверсионное подразде​ление, прошел обучение и с группой пробирался по ты​лам немцев от Ростова-на-Дону до Украины. В мае 1943 года в городе Чистяково (ныне город Торез) вся груп​па из 13 человек была выда​на предателем. Их выслежи​вали и опознавали по одному. После допроса в гестапо всех расстреляли. Ивану было 18 лет.

В мирное время Вера Ива​новна работала в райсобесе, заведовала общим отделом исполкома райсовета.

Вера Ивановна — человек удивительной памяти, до​домашний архивариус. В 2002 году слобода Родионов-Несветайская праздновала своё 200-летие. В связи с этим собирался материал по истории слободы. Среди пер​вых поселенцев, по данным областного архива, была вдова Боцуль Матрена Еремеевна и её дети: Иван, Илья, Никифор, Прасковья. У Веры Ивановны сохрани​лось призывное свидетель​ство о воинской повинности на имя Буцулина Карпа Никифоровича за 1883 год. Это её дедушка. Вера Ивановна проследила свою родослов​ную с 1860 года до 2002 года, составила семейное древо «Моя фамилия здесь 200 лет живет» и оказалось, что пря​мых потомков за прошедшие 142 года — 156 человек (ис​ключая умерших в детстве и убитых). Почти все они жи​вут в слободе Родионово-Несветайской. Это трудолюби​вые и уважаемые люди.

Журавлева Наталья Гавриловна — телятница колхоза «Рассвет». Награждена Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 марта 1966 года за достигнутые успехи в развитии животноводства, увеличении производства и заготовок мяса, молока, яиц, шерсти и др. продукции по Родионово-Несветайскому району Ростовской области. Присвоено звание Героя Социалистического Труда и отмечена Золотой звездой Героя с вручением ордена Ленина.

Никаких наградных документов у дочери не сохранилось. Данные о награждении взяты работниками районной библиотеки в районном архиве.

Журавлева Наталья Гавриловна родилась в 1918 году в х. Крюково, Куйбышевского района Ростовской области в семье кузнеца. Окончив 6 классов, пошла трудиться в колхоз. Вначале отработав 20 лет на ручном доении коров, ушла на работу с молодняком. Принимая от буренок телят, выпаивала, выхаживала их до 10 месячного возраста. Хлопотливое дело! Подчас приходилось выходить на ферму и ночью, чтобы сдавать телят без потерь. Зато и суточный привес у телят Журавлевой достигал 1002 грамма, что почти вдвое превышало план.

Всю свою жизнь Наталья Гавриловна проработала в колхозе «Рассвет» Родионово-Несветайского района. А когда колхоз разукрупнили — в колхозе «Россия». С мужем Федором вырастила троих детей: двое сыновей и дочь. Семья Журавлевых жила в х. Каршено-Анненка Родионово-Несветайского района. Сейчас там живет их дочь.Наталья Гавриловна умерла весной 1994 года.

 

Зоя Григорьевна Ревенко родилась 25 декабря 1924 года. До войны Зоя Ревенко (девичья фамилия Кириченко) закончила три курса Ростовского кинотехникума. Она, как самая грамотная 17-летняя девчонка станицы Большевской Романовского (ныне Волгодонского) района в мае 1943 года получила повестку из Романовского Военкомата. Она и еще две комсомолки вскоре прошли мандатную комиссию, и их отправили в Ростов, который в то время бомбили. Ночью вывели в Батайск и погрузили в эшелон. На станции Лихой началась бомбежка. Люди повысыпали из вагонов, пытаясь найти укрытие, где кто только мог. Зоя тоже побежала, зацепилась, за что-то упала на какую-то кучу металлолома. Здесь и лежала до конца бомбежки, и только пули дзинькали по сторонам, совсем рядом об металл. Когда все кончилось, пошевелила руками, ногами — вроде целы, повезло. Поднялась и пошла обратно к эшелону. Зоя Григорьевна вспоминает тот случай, как свое первое боевое крещение. Потом она узнала, что некоторые призванные девушки вернулись после этого случая домой. Ей же мысль вернуться, как-то не пришла в голову.

Собрали тех, кто остался, пешими повели их от станции Лихой до самого Сталинграда. Шли больше ночами. Зоя Григорьевна говорит, что тогда впервые узнала, что значит спать на ходу. Только объявят привал, не успеешь отдохнуть, как опять надо идти. Каково это для молоденьких девчонок? Как увидят колодец во время привала, так и бегут к нему наперегонки. «Дети еще совсем были», — вздыхает Зоя Григорьевна.

Наконец, добрались до места назначения. А там части не оказалось, к которой их вели. И тогда привели их в Запасной полк, где Зоя вместе с другими два месяца проходила строевую подготовку, изучала оружие.

Затем работала связисткой в отделе военной цензуры, через который проходили все письма. Потом ее перевели в отдельное почтовое отделение в этом же корпусе. Здесь она разносила по отделам газеты, а бойцам доставляла письма. Они всегда ее так ждали, видели издалека, приветствовали: «Наша Зоечка идет». Она, как могла, старалась, им угодить. Не только носила самое дорогое на фронте для солдат — весточки из дома, но и когда удавалось; газетки припасала для самокруток. И бойцы ее любили, жалели. Бывало, поздно возвращаться, так старые солдаты звали ее к себе: «Иди, дочка». По-отцовски заботливо укладывали в окопе, укрывали.

Батальон связи неотступно следовал за передовой. Чего только не пришлось видеть юным девичьим глазам.

И цепи немцев, когда под Шауляем чуть в окружение не попали. И горы убитых людей, лошадей под Севастополем. Видела Зоя Григорьевна речку, красную от крови. До сих пор все это в памяти.

И работать, кем только не довелось здесь, на фронте. И машинисткой при штабе, и заведующем секретным делопроизводством, и в санчасти.

Бывало, сама чуть в разные переделки не попадала. Но как-то везло ей, как будто война пощадила ее неопытную молодость. Когда были на Перекопе. Зоя носила секретные пакеты в шифровальный отдел. Раз зимней ночью шла через поле и заблудилась. Метель занесла нужную тропинку, и пошла она совсем в другом направлении. Если бы ее не окликнул наш часовой, так бы и попала напрямик к немцам.

А под Кенигсбергом и такое было. Там шли страшные бои. Зоя и другие девушки были помещены в какой-то хозяйской постройке. Здесь им оборудовали рабочие места. Здесь и отдыхали. Раз сидели на нарах, и вдруг отвратительный, свистящий, такой характерный звук. Мощная воздушная волна в следующую секунду разметала их далеко по сторонам вместе с вещами. Страшный смертоносный снаряд влетел прямо в сарай, где они все сидели, и вошел в землю, не разорвавшись. Такое, наверное, бывает раз в жизни.

В Кенигсберге и закончилась война для Зои Григорьевны. Отсюда ее демобилизовали домой.

Зоя Григорьевна Ревенко имеет не одну награду. У нее хранятся орден Отечественной войны второй степени, медали «За боевые заслуги», «За Победу над Германией», «За доблестный труд», другие юбилейные медали. В 2017 году ей исполнится 93 года.

Библиотекарь 1-ой категории Зяблицева Т.А.

Родилась в 1925 году на Ставрополье. В начале 30-х годов родители переехали на ферму № 5 совхоза «Красный партизан» Ремонтненского района Ростовской области. Работать начала с 1942 году, пасла скот, затем в составе бригады была отправлена в эвакуацию за Урал. 

Из воспоминаний Какаловой Натальи Ефимовны:«Когда началась война, мне было 16 лет. Немец уже был в Ростове и подходил к Сальску, совхозы начали эвакуироваться: наш 16-й и 20-й. Вышли со скотом 1 августа 1941 года налегке. Из совхоза ещё были: Маяцкая Мария, Маяцкая Нина, РешетниковаНюся, Шурганова Мария, Шурганов Петр Андреевич. Вместе с нами эвакуировался и директор совхоза Иванов Пантелей Иванович со своей семьёй. Дошли со скотом до Волги, началась переправа возле Никольского. Много людей и скота там осталось: немец бомбил непрерывно. Как только загрузим скот на баржи, тут и немецкие самолеты, сразу начинают бомбить. Хорошо, Волга по краям мелкая, многие животные вплавь перебирались, только так и спаслись. Переправились и пошли на озеро Эльтон и Баскунчак. Там тоже была переправа через реку, в которой утонул Чапаев. Скот гнали по понтонному мосту, а сами со своими бричками и волами переправлялись на пароме. В пути нас тоже часто бомбили даже за Волгой. Дошли до самого Урала. 19 ноября остановились в совхозе Булдурма Уральской области. Разутые, раздетые.

Назад пошли 1 августа 1943 года. Вернулись к Волге, переправились. Здесь нас ждали покупатели — те, кто должен был скот распределить и забрать. Домой я вернулась 19 ноября 1943 года».

После возвращения,с 1943 года, работала трактористкой колесного трактора в составе тракторной бригады. Работали сутками. В 1946 году Указом Президиума Верховного Совета СССР награждена медалью «За доблестный самоотверженный труд в годы Великой Отечественной войны».

В 1947 году от непосильной работы заболела, перестала спать. После длительного лечения переведена учетчиком полеводческой бригады совхоза «Красный партизан». В 1951 году вышла замуж за фронтовика Какалова Федора Карповича. С 1957 по 1971г. работала продавцом на ферме № 5. С 1972 и до выхода на пенсию в 1980 году учетчик орошаемого участка.

Награждена юбилейными медалями.

Умерла в 2010 году.

 

Родилась в 1925 году.

Как и многие её сверстницы, пережила тяжелые месяцы оккупации села Ремонтное Ремонтненского района, и всю жизнь трудилась не покладая рук.

До войны, в 16 лет стала работать телефонисткой на телеграфе. Когда началась война,её перевели работать на коммутатор – это ответственный участок связи. Когда немцы были на подступах, начальник отдал приказ – «всем находится на рабочих до последнего и обеспечивать связь». И три девушки-связистки Н.Пересадина, З.Самарская и Е.Евкина были у коммутатора. Уже пропала связь с п. Привольный, осталась одна точка связи с Заветным. Разрывы бомб и перестрелка уже были где-то рядом. С воем немецкий снаряд упал в центре села, в парке. Еще не успели прийти в себя от этого мощного взрыва, а в телефонную станцию ворвались немцы.

Во время оккупации время как будто остановилось: люди боялись немцев, рыскавших по дворам в поисках провизии. Но, тем не менее, действовало подполье. Знакомая передала Нине, что у немцев есть список, в котором 315 человек молодежи.

Вместе с десятью сверстницами собралась Нина уходить из села. Но в новогоднюю ночь в село пришли советские солдаты.

И началась трудовые будни. Было голодно, но люди трудились, понимая, что по другому нельзя.

Нина Васильевна работала во второй бригаде местного колхоза. Кем только не работала: и сакман пасла, и кухарила, и в саду трудилась, и зерно лопатила.

Глядя на Нину Васильевну, думаешь: вот на таких людях – не унывающих, трудолюбивых и бескорыстных – держится наша держава.

Мне в годы войны было чуть больше 20 лет. И довелось мне работать и на комбайне и на тракторе, потому что все мужчины призывного возраста ушли на фронт, а на плечи женщин и стариков выпала тяжёлая доля Нужно было помогать фронту, кормить и военных и мирных жителей. Детям было особенно трудно, ведь они рано взрослели и во всём старались помогать взрослым.